Материал Ришарда Кирсновского. Часть первая тут, а вторая - здесь.
Сова, - птица, наделенная мудростью Афины и изображенная на аттических драхмах, - играла ту же роль, что и лев Святого Марка на венецианских монетах; персонификации римских добродетелей представляли собой практически те же моральные нормы, что и символы христианских добродетелей, воспроизведенные на средневековых монетах; истины, выраженные в стихах из Корана на символах, отчеканенных на дирхамах, хотя и сильно отличались от тех, что были взяты из Библии и изображены на грошах, ноблях или талерах, но в них содержалась схожая забота о вопросах веры. Это были послания, имеющие универсальную силу, выходящие за местные или национальные рамки, что характерно для великих культур человечества, поскольку они обращались ко всем последователям того или иного вероучения - возможно, даже к самому Богу.
Однако религиозные образы часто появлялись на монетах по причинам более практического характера, например, для обозначения заступничества святого покровителя той или иной местности, а также популяризации определенных религиозных событий. Так, на венецианских дукатах дожи склоняют колено перед святым Марком, чтобы получить из его рук штандарт, являющийся символом власти и наглядным доказательством неизменной благосклонности святого. На протяжении трехсот лет Мадонна на монетах Венгрии, которой угрожало турецкое нашествие, гарантировала этой стране свое покровительство. Если эмитент отличался религиозностью, то он также часто обращался за помощью к небесам, когда сталкивался с надвигающимися трудностями. Уже в XII веке польский герцог Болеслас III, изображенный на своем брактеате (плоская тонкая монета из золота или серебра с чеканкой на одной стороне), склонившимся перед ногами святого Адальберта, обращается к нему с просьбой о защите от надвигающейся опасности подчинения польской церкви немецкой церковной власти. В XVI веке жители осажденного Гданьска чеканили талеры с изображением Христа и красноречивой надписью: "Защити нас, о Христос, Спаситель наш". Монеты, должно быть, помогали распространять такие призывы, тиражируемые тысячами экземпляров, в чем-то похожие на политический манифест или на звон набата, одновременно оповещающий небо и землю.
Однако не всегда удается понять, на какую аудиторию было рассчитано послание, передаваемое через обозначения на монете. Поэтому есть соответствующие исследования по этой теме. Очевидно, что круг тех, кто пользуется монетой, шире, чем круг тех, кому адресовано ее послание. Символ на монете для многих был просто ее отличительной чертой, характеристикой ее ценности, а не средством коммуникации сложной идеи. Для каждой культурной группы основные иконографические фигуры должны были быть легко понятны: что касается тем или символов, то их восприятие остается под вопросом. Нет недостатка и в примерах, демонстрирующих символы, заимствованные, а затем преобразованные в другие, лучше адаптированные к местному менталитету. Греческие боги, перенесенные на кельтские монеты, со временем приобретают черты местных божеств, а те символы, которые сложнее понять, претерпевают странные изменения, свидетельствующие о том, что не только пользователи денег, но и сами эмитенты не понимали их значения.
Круг людей, способных читать надписи в Европе позднего Средневековья, в силу обстоятельств был ограничен небольшой интеллектуальной элитой. И хотя со временем она расширялась, лишь намного позднее все население научилось читать. Тем не менее, почти с момента своего появления символы на монетах содержали надписи, которые даже составляли их уникальный элемент, как это было в Китае с III века до н. э. и в мусульманских странах после конца VII века. Это не означает, что все пользователи монет от Магриба до Индии и Дальнего Востока обладали навыками чтения или что целевая аудитория этих символов ограничивалась грамотными людьми. Иногда сами монетчики, как в латинском, так и в арабском мире, были неграмотными, делали приблизительные копии письменных символов и чеканили монеты с псевдо-надписями. Поэтому представляется, что надпись была одной из составляющих изображения на монете, которая рассматривалась не только как средство передачи определенного сообщения, но и как условный знак, необходимый для функционирования денег. Наконец, множество монет, как античных, так и средневековых и современных, были снабжены символами, предназначенными только для узкого круга посвященных. К ним относятся "тайные точки", инициалы монетного двора, иногда целые системы извилистых линий, отдельные буквы, эмблемы монетного двора и другие обозначения, позволяющие идентифицировать, с одной стороны, монетный двор и реальную стоимость монеты, а с другой - тех, кто отвечает за ее качество. Эти элементы, помогающие установить подлинность монет, представляют собой своего рода незаметный адрес отправителя.
Таким образом, на протяжении многих веков монеты, выполняя свои экономические и политические функции, были и культурной ценностью, как в соответствии с намерениями их эмитента, так и независимо от них. Для многих людей они стали первым, если не единственным, знакомством с письменностью и, возможно, послужили стимулом к ее расшифровке. Для других это было первое произведение искусства, которое они когда-либо держали в руках. Такого рода продукция часто подделывалась, что заметно расширяло круг возможных получателей послания, зашифрованного в символах на монете-оригинале.
Практика копирования монет встречается во все эпохи, прежде всего в самые древние, когда юридическая защита изображенного на штемпеле символа либо вообще отсутствовала, либо обеспечивалась лишь с большим трудом. Греческим монетам подражали во многих странах Ближнего и Среднего Востока, в Риме, Африке, у кельтов. Византийские монеты использовались в качестве образцов для монет остготов, вестготов, вандалов и франков, для древнейших арабских, русинских, болгарских, сербских и венецианских монет, а также иногда для немецких и даже датских монет. Английские пенни, фунты стерлингов, а затем и золотые нобели копировались в разных странах - от Швеции и России до Португалии. Подобные примеры можно приводить до бесконечности, тем более что за подражателями следовали подражатели, поэтому распространение монет-копий можно было отслеживать подобно генеалогическим деревьям древних родов с их многочисленными ветвями. Как и в генеалогии, первоначальная форма монеты иногда почти не изменялась при копировании, а в других случаях она претерпевала постепенную эволюцию, вырождаясь и незаметно превращаясь в совершенно другой продукт. Таким образом, большая часть иконографических мотивов, встречающихся на монетах, особенно древних, может быть отнесена к относительно скромному числу первоначальных монет-оригиналов, из которых они все произошли.
Причины этого сходства были различными: здесь срабатывали экономические, политические, идеологические или художественные факторы, а иногда и просто случайность. Безусловно, первостепенное значение имеет экономический импульс, иными словами, интересы эмитента. Он хотел бы обеспечить своей монете ту же роль на рынке, которую играл ее оригинал. Таким образом, мы имеем дело с монетой-паразитом, которая наживается за счет монеты-оригинала, уже признанной в качестве средства обмена и принятой на международном рынке. Именно по экономическим, а не по художественным или религиозным соображениям около сотни европейских монетных дворов решили чеканить флорины с изображениями флёр-де-лис и святого Иоанна Крестителя, покровителя Флоренции. По той же причине крестоносцы чеканили монеты с именем Мухаммеда и стихами из Корана на манер динаров соседних арабских стран. Только после вмешательства Папы Римского надписи были изменены, но в ущерб экономической выгоде.
Желание получить выгоду была еще более важной причиной для другой категории монет, которая в каждую эпоху, как стая шакалов, проскакивала за караваном официальных монет. Создание монет-фальшивок представляло собой соблазн, которому поддавались не только подпольные мошенники, трудившиеся в бесчисленных тайных мастерских, но даже представители элиты: рыцари, епископы и принцы.
Искусство фальшивомонетчика заключалось в том, чтобы попытаться изготовить и пустить в обращение монету, внешние характеристики которой были практически идентичны оригиналу, а внутренняя стоимость - совершенно иной. Эта процедура была эффективна только при условии, что соответствующие официальные монеты уже стали плотью и кровью экономической структуры общества. Таким образом, фальшивки в некотором роде свидетельствуют о хорошем состоянии оригиналов; они также заполняют пробелы в нашем понимании функционирования денежной экономики той или иной страны. Кроме того, они повлекли за собой другие исторические последствия, выходящие за рамки экономики.
Фальшивомонетчики наживались за счет государства и всего общества, поэтому к ним относились с особой суровостью, наравне с убийцами, поджигателями и насильниками. Подавляющее большинство законов, начиная с древнейших времен, грозило им наказанием в виде особо страшной смерти - распятием, сожжением на костре, варкой в котле с водой, каким-либо увечьем руки или изгнанием.
В юности философ Диоген Синопский продолжил дело своего отца, а именно, фальшивомонетничество. Согласно легенде, его первоначальные сомнения в моральности такого поведения развеял оракул Пифии в Дельфах: "Лучше подделывать деньги, чем правду". Таким образом, ценность денег ставится в один ряд с самыми возвышенными моральными ценностями. Такое же объединение идей мы можем наблюдать у Данте, который помещает фальшивомонетчиков в последний круг Ада вместе с заклейменными лжецами, а не среди воров и мародеров: "Ты лгал в каждом плохом флорине", - сказал одному фальшивомонетчику его товарищ по несчастью, который таким образом подытожил суть этого преступления. Монеты, наряду с другими своими свойствами, представляли собой особую нравственную категорию, поскольку являлись материальным воплощением понятий честности и доверия между людьми, а также могли свидетельствовать о нарушении этих порядков. Это убеждение, неотделимое от феномена денег на протяжении двадцати веков, выражено в надписи «FIDEI PUBLICAE PIGNUS» – «залог общественной добросовестности», - которая появилась по ободу королевских польских талеров во второй половине XVII века.
Долгая история монет, денег в целом, представляет собой процесс, в котором есть много элементов. Только на первый взгляд кажется, что она является предметом узкой специализации, замкнутой в непроницаемых стенах святилища нумизмата. На самом же деле она может и должна быть полезна всем, кто изучает экономическую и политическую историю, историю искусства, идей, религий и культур, развитие социальных укладов и международных отношений. Всем тем, кто ищет в густом подлеске всеобщей истории те непреходящие элементы, которые указывают нам связь с современностью.
